А, надо сказать, пиво об эту пору было в большом дефиците, как, впрочем, и все остальное. Павший неистово сучит руками и ногами, перемежая кувырки с кульбитами, но при этом бидон все это время – строго вертикален, совершенно независимо от пространственной ориентации туловища. Остановился, подобрал крышку, любовно прикрыл бидон, лишь после этого нахлобучил шапку и, не отряхиваясь, пошел дальше…
Второпях покончив с обязательными в таких случаях воспоминаниями о светлых и искрометных моментах, Саня метнул бутыль. Сбликовав в пробивавшихся сквозь двойной заслон (листва и маскировочная сетка) косых солнечных лучах, бутылка, кувыркаясь, преодолела два десятка метров и ткнулась донцем в бронированное “надбровье” над правой смотровой щелью. Осколки ссыпались вниз, и поначалу Сане показалось, что ничего не произошло. Лишь через некоторое время, когда бойница оптически переломилась тепловым током, от невидимого в солнечном свете пламени, стало ясно, что бутыль худо-бедно сработала. Находившийся во чреве транспортера агрессор вскорости заметил, что у него некоторые проблемы, чреватые среди прочего еще и лесным пожаром. Взволновавшись, бронированный реликт повел забранным в дырчатый кожух пулеметным стволом, понаделав при этом изрядное количество дыр в борту ближнего “Урала”. После чего, дал задний ход и стал продираться восвояси, унося на неровностях брони изрядный кусок маскировочной сетки.
Минут через пять после того, как “броник” ушел на попятную, Саня осторожно выглянул из-за колеса. Потревоженные хвощи сомкнулись, и если бы не срезанные очередью лианы, да россыпь стреляных гильз впору было усомниться в реальности имевшего место боестолкновения.
– Эй, мужчины! Война закончена. Всем спасибо.
Первым вылез недоверчиво озирающийся Майкл. Не вставая с четверенек, он эдакой “рысцой” на карачках добежал до соседнего “крокодила”, вскочил в “кунг” и буквально через секунду выпал обратно с двумя автоматами. Через пару минут после того, как Саня с Майклом уже вовсю расхаживали по “поляне”, прикидывая нанесенный супостатом урон, появился Бек.
– Бек, дай закурить.
– Нэ, нэту.
– Бек, что ж ты свинья такая… А еще этот, как бишь, правоверный… – с деланной укоризной покачал головой Саня.
Пристыженный Тоджидин вздохнул, порылся за пазухой и выудил оттуда непочатую пачку ленинградского “Беломора”.
– Вона оно как! – оживился Майкл, закуривая.
Докурив, он помрачнел.
– Эй, Майкл, ты чего? Мы это, как бишь, победили.
– Да, мичман из больнички выйдет, за сетку грохнет.
Майкл обреченно ткнул автоматом в зияющую прореху в маскировке.
– Н-да, – неопределенно повел плечами Саня. – Хорошо бы выпить.
Все трое, не сговаряваясь, посмотрели туда, где поблескивали осколки брошенной в БТР бутылки.
– Слушай, Майкл, а знаешь, что самое паскудное во всей этой истории.
– Что?
– А то, что Бек, козлина, выпил, а мы с тобой не успели. Наше “бухало” ушло на освобождение свободолюбивой Африки из-под колониального гнета… Твою мать…То есть ее…
Через двое суток из госпиталя выписали мичмана. Впоследствии выяснится, что его попросту выперли оттуда за нарушение больничного режима: едва очухавшись, мичман обменял больничную тумбочку и капельницу на литр какого-то экзотического пойла. И уже через полчаса это опухшее чудовище бродило по этажам, грязно домогаясь медсестер, кастелянш и посудомоек.
Грустный мичман медленно обошел поляну, постоял над кучей уже окислившихся во влажном климате гильз, задрав головенку, внимательно посмотрел в зияющую прореху в маскировочной сетке, тупо потыкал пальцем в пулевые пробоины, диагонально пересекавшие бензобак “Урала”. Был он до неузнаваемости тих и печален. Весьма обеспокоенные этим обстоятельством (в обычных условиях мичмана отличала препаскудная живость характера), Саня с Майклом принялись наперебой живописать подробности давешней баталии. Закатывая глаза, Саня вдохновенно поведал о том, как, томимый неясным предчувствием, он за полчаса до атаки слил горючку с обоих “Уралов”.
– Куда слил? – безучастно полюбопытствовал мичман, силясь выдернуть застрявший в пулевом отверстии палец.
– Известное дело, наземь. Что бы, если что, ни капли солярки не досталось наймитам американского сионизма, то бишь, империализма.
– Что “если что”? – вскинул брови мичман, на некоторое время забыв о взятом в “полон” пробоиной пальце.
– Ну как, что… Да что угодно! – возмутился Саня. – Положим, у нас кончились патроны. Или, к примеру, Бек смалодушничал бы и как Мальчиш-Плохиш переметнулся бы к черномазым. И укатили бы они на наших “крокодилах” прямиком в Южно-Африканскую Республику. Кстати сказать, с вашей новой магнитолой в “кунге”. Или сгорела бы магнитола с ЗАСом заодно.
Мичман, будучи страстным меломаном, очень трепетно относился к разного рода эстрадным дурилкам, равно как и ко всяким там колонкам, усилителям и магнитофонам. Буквально за сутки до того, как попасть в госпиталь, он на вырученные от продажи казенной тушенки деньги прикупил на одной из портовых барахолок давно пленявший его “двухкассетник”. Видимо, только сейчас осознав всю серьезность случившегося, мичман, свирепо засопев, рывком вызволил палец. Окинув мутным взором бранную поляну, решительно полез в “кунг”, в котором у него был штабной закуток. Саня с Майклом, тревожно переглядываясь, топтались у входа. Выждав некоторое время, Саня деликатно заглянул внутрь. Мичман что-то писал, ссутулясь над одним из блоков. Если бы он занимался онанизмом или вышивал “крестиком”, Саня удивился бы меньше. Вид пишущего мичмана его несказанно изумил и еще более встревожил. Ужом проскользнув внутрь, он, затаив дыхание выглянул из-за его плеча, по привычке концентрируя внимание на начале документа, абзаце в середине и его краешке на случай того, если вдруг не успеет подсмотреть все целиком. Благо, читалось легко, поскольку мичман писал по-детски округлым, ровным почерком. Еще полгода назад, впервые увидев выведенные рукой мичмана строки на первой своей увольнительной, Саня был изрядно обескуражен: “Вот ведь, раздолбай редкостный, а почерк как у пожилой билетерши из филармонии”. Мичман дописывал ни что иное, как служебную характеристику на представление его, Сани, к награждению медалью “За боевые заслуги”. Не без удовольствия Саня бегло отсматривал струившиеся из-под вдохновенного мичманского пера строки, исполненные сдержанного мужества. Дойдя до того места, где он, гвардии матрос N-ой бригады морской пехоты Северного Флота, одной рукой давит на электроспуск башенного пулемета КПВТ, а другой мечет в разверстый люк ручные гранаты, в пух и прах разметая оголтелых южно-африканских рейнджеров, Саня непроизвольно всхрюкнул от восторга. Мичман испуганно вздрогнул, как школьник прикрыл ладошкой написанное и быстро оглянулся. Увидев восторженное Санино лицо, он выматерился, в сердцах плюнул на ближайший аппаратный блок и снова принялся за писанину.
